Псой Короленко Очень нужная и своевременная книжка
Пелевина модно ругать, особенно когда выходит его новая книга. «Диалектика переходного периода из ниоткуда в никуда» отличная мишень для метких холостых выстрелов любого сколько-нибудь румяного и элоквентного критика: рыхловатая композиция, нарочитая центробежность и произвольность сюжета, две страницы графоманских рифм в качестве развёрнутого эпиграфа, чрезмерная злободневность, засилие юмора и сатиры там, где читатель ждёт уж метафизики. Но такого поэта, как Пелевин, надо судить по тем законам, которые он сам избирает над собой (© Александр Пушкин), а самые недостатки произведения составляют как раз его бесспорные художественные достоинства (© Виссарион Белинский).
Как всегда, Пелевин напоминает нам, что литература это не пионервожатая и не классная руководительница, а скорее классная гейша. Она служит для развлечения и наслаждения, умело паразитируя на философских, религиозных и социально-политических смыслах, и это позволяет ей иногда, по завету дедушки Дурова, «забавляя, поучать». Теперь не бывает ни Пушкиных, ни даже Бродских, у всех свой бизнес, каждый суслик агроном, каждый мужик сам себе Богородица. Есть престижные издательства но и то сказать: смотря на каком поле идёт война; есть разные престижи, понятия мэйнстрима и андеграунда на глобальном рынке давно размылись, стали относительными. Вчера Пелевина печатал «вумный» Вагриус, сегодня он сам припечатывает этих «интелегов» ослом в семь центов и выпускает в навороченном ЭКСМО новый бесцеллер не для каких-то продвинутых, а для всех. Его симпатичную бытовую эзотерику просекает и финн, и друг степей калмык, причем не только брахманы, а и кшатрии, и вайшьи, и шудры.
Автор должен понимать, что стихотворный пролог к книге, со смутной «заявкой на Кибирова», не выдерживает сравнения не то что с Михаилом Щербаковым (цитатой из которого, вроде бы является слоган «из ниоткуда в никуда»), но и даже с Тимуром Шаовым. Возможно, таким ужасным способом Пелевин хотел сразу отсеять наиболее предвзятых читателей. Те, кто простит ему такое вступление, наверняка дочитают книгу до конца. В центре внимания должен оказаться роман «Числа», хотя всё сказанное выше можно отнести и к другим сюжетам этой саги о новых русских форсайтах и их инсайтах. «Концентрическая» композиция книги с перепутанной хронологией заставляет вспомнить первый русский роман, написанный в форме отдельных рассказов «Герой нашего времени».
И это понятно ведь как раз героя своего времени, выражаясь языком школьных сочинений, «хотел изобразить автор». Этому герою, простому русскому банкиру, живущему в современной Москве, приходится менять покровительство колоритных чеченских бандитов с пророческими именами Иса и Муса (Иса оказался сенсеем таинственного ордена Вращающихся дервишей смерти) на ФСБэшно-государственную «крышу» в лице «джедая» капитана Лебедкина. В игру вступает новый русский Голем, у которого незадачливый каббалист-неоглобалист не успел вовремя вынуть изо рта пентаграммочку. В итоге гомункулус вышел из под контроля и стал диктовать повсюду свои условия в соответствии с приведенной в книге поговоркой: «У големов нет проблемов».
Метафизика ДДП (нн) строится в на двух мифологиях, вступающих между собой в специфический резонанс. С одной стороны Книга Перемен с тантрой-мантрой, дао-мао, «инью-янью и прочей дрянью» (© Михаил Гронас). Согласно легенде, Пелевин учился этим «полезняшкам» у самих мастеров Саньясы, чтобы потом использовать их по единственно возможному в наш постмодернистский эон назначению замесить на них нетленку. С другой стороны символика Покемонов, этих милых карточек детского Таро и одновременно виртуальных «лярв» Поколения Пи, современного консьюмерского общества. Главный герой отождествляет себя с одним из самых популярных покемонов свинообразным Пикачу. В то же время до боли знакомая любому простому «психу» из народа числомания с юных лет связала его на всю жизнь с гексаграммой «34». На этом контрапункте Покемоны vs. Книга Перемен завязаны все злоключения персонажа. Мотивируясь в своих действиях постмодернистско-эзотерическими построениями, связанными с числом 34, герой пускается в заведомо тщетный поиск глубоких, внеположенных человеку оснований для психологической, культурной, политической и гендерно-сексуальной самоидентификации.
Стоит ли говорить, что он не находит и не найдёт их в мире Сансары, среди «мерцающих сущностей». Восток есть Запад, Запад есть Восток, и оба тело тонкое. По-дзенски прозрачный меморандум о намерениях, подписанный героем на гербовом бланке для новой крыши, гласит: «Я, Михайлов Степан Аркадьевич, всё понял». Однако понять, или не понять, ему предстоит ещё многое. Достаточно сказать, что в ходе одной из многочисленных инициаций протагонисту придётся в буквальном смысле трахнуть антагониста, своего заклятого друга-врага Георгия Сракандаева по прозвищу Ослик Семь Центов сначала специальным магическим лингамом, а потом уже и настоящим.
Всё это происходит под аккомпанемент типично пелевинских каламбуров и стилевых экзерсисов в духе «Поколения П», только ещё отвязнее и многоязычнее. Плакат «щит happens», франко-эвенкская нефтяная компания «Ойл Эве» и немецко-ненецкий консорциум «Айн Эне», жаргонный глагол европейских банкиров «merder», производимый от merger+tender, в значении «стать карманным банком», лишь некоторые шедевры, в которых автор с легкостью в мыслях необыкновенной искушает чужих наречий на радость читателю из Глобальной Деревни, взыскующему новых языков на развалинах Бабельской башни. Вершинным каламбуром романа является, пожалуй, чеченская поговорка «в один пуля нет вони» искаженное «один в поле не воин».
Отдельно следует сказать о сюжетной линии, связанной с телешоу «Зюзя и Чубайка». Эта остроумная пародия на Кукол, Хрюнов-Степунов и им подобных одновременно продолжает линию романа «Поколение П». В обоих романах сатира на мифологию СМИ, «картинку» подводила к смелой метафоре социальную и политическую действительность предлагалось понимать как результат фантасмагорического заговора современных магов, журналистов, пиарщиков, политтехнологов. Их циничное отношение к потребителю информации («пипл хавает») традиционная мишень пелевинской сатиры. В сюжетной линии Зюзи и Чубайки принимает участие один из персонажей «Поколения П», пиарщик Малюта, новые перлы которого я удержусь и не буду здесь цитировать, чтобы всем было ещё интереснее читать книгу.
Ещё одно неожиданное, но в общем предсказуемое направление сатиры ирония над гуманитарной пост-интеллигенцией, образ которой ассоциируется с РГГУ и «вумными» книгоиздательствами. Человека, хотя бы поверхностно знакомого с ИЕКом, ИВГИ, питерским Европейским Университетом, научная работа гёрл-френды главного героя, англичанки с покемонским именем Мюс, заставляет вспомнить гротескно-сатирическую монографию Нэнси Рис «Russian Talk» и другие исследования по социальной и культурной антропологии, проводимые в рамках открытого общества под тяжким бременем белого человека. В итоге Мюс оказывается вероломной «сучкой с сумочкой», а её интеллектуальная среда изображается автором исключительно глазами социально и культурно чуждого им «героя времени» комически и глумливо. Не случайно книга раздосадовала одного из самых въедливых критиков нашей литературы Андрея Немзера, который честно вступился за «Вагриус», да и от пелевинской шпильки насчет «недотыкомзера» тоже в восторг не пришёл. К сожалению, он и многие другие не понимают, что весь этот страшный стёб над гуманитариями не вполне равен себе. В таких случаях всегда есть метауровень, на котором высмеивается уже не самое явление или социальная группа, но и известный стереотип её восприятия, сам механизм стереотипизации. С Пелевиным мы смеёмся не только над «словом дискурс» и над теми, кто повторяет его, но также и над теми, для кого любое «умное слово» всегда звучит дико и странно.
Гротескный памфлет «против всех» писался Пелевиным, похоже, в том трансе, который позволял «вращающемуся дервишу» Исе одновременно и быстро стрелять в самых различных направлениях. Примечательно, что раздав всем сестрам по серьгам, автор ненавязчиво, но жестко и энергично простебал, в лице Простислава и «амитафинщиков», своих былых учителей и собратьев по духовным поискам кастанедо-буддистского Китежа, дым которого для Пелевина и сладок, и приятен по принципу совмещения приятного с полезным. Снимая в отвязных «Числах» последние остатки пиетета по отношению к Учению, которые чувствовались ещё в «Чапаеве», Пелевин пишет как суверенный субъект, играющий свою игру, или по крайней мере полагающий, что он её играет. Но в «Записи о поиске ветра» сквозь иронию прорывается мучительное вопрошание себя, не просто рефлексия, но боль, и тоска по Чему-то. Недаром этот текст в книге последний. Стоит внимательно прочитать его.
И всё-таки я настойчиво употребляю здесь слово «сатира», несмотря на то, что этот тип художественного мышления в современной вкусовой системе, скажем так, малопрестижен. В последнее десятилетие даже великим Ильфу и Петрову лишь А. Жолковский и Ю. Щеглов по достоинству воздают как тонким виртуозам стиля, мастерам литературного интертекста и авторитетным житейским философам остальные предпочитают видеть в них лишь ангажированных советских шутов с фигами в карманах. Неудивительно, что Пелевину уже досталось и ещё достанется немало синяков и шишек за излишнюю якобы юмористичность, каламбуризм, фельетонность, тенденциозность сатирика. Хочется буквально вступиться за музу «жестокого Ювенала», Свифта, Кеведо, О'Генри и «ругающегося вице-губернатора» Салтыкова-Щедрина. Кто сказал, что сатира и юмор всегда неформат и попса? Даже Владимир Войнович в лучших своих произведениях («Иванькиада», «Чонкин», отдельные страницы «Москвы-2042») достигает своего рода катарсиса. А пелевинские хохмы и каламбуры суть не снижение планки от метафизики к «остроумию-и-его-отношению-к-бессознательному», а наоборот, алхимическая возгонка шутки, «телеги», «фишки», «пурги», в степень Хохмы (от Khokhma Премудрость), в подлинный перл создания. Эпиграф ко всей книге («Так сочинилась мной элегия // О том, как ехал на телеге я») с двойным каламбуром («ехать» на «телеге») цитата не из Жванецкого, а из загадочного Введенского. И можно смело сказать, что на «телеге» сатиры Пелевин «едет» уверенно, и очень во многое «въезжает», а с ним и мы.
Поэтому когда я говорю, что в этом романе Пелевин наконец-то подсел на тот Свет, на котором сидели советские «братья Гонкуры» в редакции «Гудка», я не стебусь. Новая книга Пелевина настоящий критический реализм, это и есть те самые наши новые «Щедрины и Гоголи». Причем как раз не такие, «чтобы нас не трогали», а довольно зубастые, и это они не нарочно просто само так пишется. И народ, конечно, скажет спасибо Художнику за эту книгу. Сноб скажет, что это попса и надо читать Мураками, жлоб сделает книге реакцию Вассермана и обнаружит в ней «порнографию». Но всё это подтверждает одно перед нами, как говаривал классик, очень нужная и своевременная книжка. Хорошо, что она недорого продается в любом киоске. Купи её.
|