ПЕЛЕВИН
ТЕКСТЫ
КУПИТЬ
СТАТЬИ
ИНТЕРВЬЮ
ИЛЛЮСТРАЦИИ
ФОТОГРАФИИ
СООБЩЕСТВО
ОБЩЕНИЕ (ЧАТ)
ФОРУМ
СУШИ-БАР
ЛЕНТА НОВОСТЕЙ
О ПРОЕКТЕ
ССЫЛКИ
КАРТА САЙТА
РЕКЛАМА НА САЙТЕ
КОНТАКТЫ
ПРОЕКТЫ
Скачать Аудиокниги
Виктор Олегыч (tm): ни слова о любви
текфйозй
Хостинг осуществляет компания Зенон Н.С.П.
Статьи
» Посмотреть результаты

Псой Короленко
Очень нужная и своевременная книжка

Пелевина модно ругать, особенно когда выходит его новая книга. «Диалектика переходного периода из ниоткуда в никуда» — отличная мишень для метких холостых выстрелов любого сколько-нибудь румяного и элоквентного критика: рыхловатая композиция, нарочитая центробежность и произвольность сюжета, две страницы графоманских рифм в качестве развёрнутого эпиграфа, чрезмерная злободневность, засилие юмора и сатиры там, где читатель ждёт уж метафизики. Но такого поэта, как Пелевин, надо судить по тем законам, которые он сам избирает над собой (© Александр Пушкин), а самые недостатки произведения составляют как раз его бесспорные художественные достоинства (© Виссарион Белинский).

Как всегда, Пелевин напоминает нам, что литература — это не пионервожатая и не классная руководительница, а скорее классная гейша. Она служит для развлечения и наслаждения, умело паразитируя на философских, религиозных и социально-политических смыслах, и это позволяет ей иногда, по завету дедушки Дурова, «забавляя, поучать». Теперь не бывает ни Пушкиных, ни даже Бродских, у всех свой бизнес, каждый суслик агроном, каждый мужик сам себе Богородица. Есть престижные издательства — но и то сказать: смотря на каком поле идёт война; есть разные престижи, понятия мэйнстрима и андеграунда на глобальном рынке давно размылись, стали относительными. Вчера Пелевина печатал «вумный» Вагриус, сегодня он сам припечатывает этих «интелегов» ослом в семь центов и выпускает в навороченном ЭКСМО новый бесцеллер не для каких-то продвинутых, а для всех. Его симпатичную бытовую эзотерику просекает и финн, и друг степей калмык, причем не только брахманы, а и кшатрии, и вайшьи, и шудры.

Автор должен понимать, что стихотворный пролог к книге, со смутной «заявкой на Кибирова», не выдерживает сравнения не то что с Михаилом Щербаковым (цитатой из которого, вроде бы является слоган «из ниоткуда в никуда»), но и даже с Тимуром Шаовым. Возможно, таким ужасным способом Пелевин хотел сразу отсеять наиболее предвзятых читателей. Те, кто простит ему такое вступление, наверняка дочитают книгу до конца. В центре внимания должен оказаться роман «Числа», хотя всё сказанное выше можно отнести и к другим сюжетам этой саги о новых русских форсайтах и их инсайтах. «Концентрическая» композиция книги с перепутанной хронологией заставляет вспомнить первый русский роман, написанный в форме отдельных рассказов — «Герой нашего времени».

И это понятно — ведь как раз героя своего времени, выражаясь языком школьных сочинений, «хотел изобразить автор». Этому герою, простому русскому банкиру, живущему в современной Москве, приходится менять покровительство колоритных чеченских бандитов с пророческими именами Иса и Муса (Иса оказался сенсеем таинственного ордена Вращающихся дервишей смерти) на ФСБэшно-государственную «крышу» в лице «джедая» капитана Лебедкина. В игру вступает новый русский Голем, у которого незадачливый каббалист-неоглобалист не успел вовремя вынуть изо рта пентаграммочку. В итоге гомункулус вышел из под контроля и стал диктовать повсюду свои условия в соответствии с приведенной в книге поговоркой: «У големов нет проблемов».

Метафизика ДДП (нн) строится в на двух мифологиях, вступающих между собой в специфический резонанс. С одной стороны — Книга Перемен с тантрой-мантрой, дао-мао, «инью-янью и прочей дрянью» (© Михаил Гронас). Согласно легенде, Пелевин учился этим «полезняшкам» у самих мастеров Саньясы, чтобы потом использовать их по единственно возможному в наш постмодернистский эон назначению — замесить на них нетленку. С другой стороны — символика Покемонов, этих милых карточек детского Таро и одновременно виртуальных «лярв» Поколения Пи, современного консьюмерского общества. Главный герой отождествляет себя с одним из самых популярных покемонов — свинообразным Пикачу. В то же время до боли знакомая любому простому «психу» из народа числомания с юных лет связала его на всю жизнь с гексаграммой «34». На этом контрапункте — Покемоны vs. Книга Перемен — завязаны все злоключения персонажа. Мотивируясь в своих действиях постмодернистско-эзотерическими построениями, связанными с числом 34, герой пускается в заведомо тщетный поиск глубоких, внеположенных человеку оснований для психологической, культурной, политической и гендерно-сексуальной самоидентификации.

Стоит ли говорить, что он не находит и не найдёт их в мире Сансары, среди «мерцающих сущностей». Восток есть Запад, Запад есть Восток, и оба — тело тонкое. По-дзенски прозрачный меморандум о намерениях, подписанный героем на гербовом бланке для новой крыши, гласит: «Я, Михайлов Степан Аркадьевич, всё понял». Однако понять, или не понять, ему предстоит ещё многое. Достаточно сказать, что в ходе одной из многочисленных инициаций протагонисту придётся в буквальном смысле трахнуть антагониста, своего заклятого друга-врага Георгия Сракандаева по прозвищу Ослик Семь Центов — сначала специальным магическим лингамом, а потом уже и настоящим.

Всё это происходит под аккомпанемент типично пелевинских каламбуров и стилевых экзерсисов в духе «Поколения П», только ещё отвязнее и многоязычнее. Плакат «щит happens», франко-эвенкская нефтяная компания «Ойл Эве» и немецко-ненецкий консорциум «Айн Эне», жаргонный глагол европейских банкиров «merder», производимый от merger+tender, в значении «стать карманным банком», — лишь некоторые шедевры, в которых автор с легкостью в мыслях необыкновенной искушает чужих наречий на радость читателю из Глобальной Деревни, взыскующему новых языков на развалинах Бабельской башни. Вершинным каламбуром романа является, пожалуй, чеченская поговорка «в один пуля нет вони» — искаженное «один в поле не воин».

Отдельно следует сказать о сюжетной линии, связанной с телешоу «Зюзя и Чубайка». Эта остроумная пародия на Кукол, Хрюнов-Степунов и им подобных одновременно продолжает линию романа «Поколение П». В обоих романах сатира на мифологию СМИ, «картинку» подводила к смелой метафоре — социальную и политическую действительность предлагалось понимать как результат фантасмагорического заговора современных магов, журналистов, пиарщиков, политтехнологов. Их циничное отношение к потребителю информации («пипл хавает») — традиционная мишень пелевинской сатиры. В сюжетной линии Зюзи и Чубайки принимает участие один из персонажей «Поколения П», пиарщик Малюта, новые перлы которого я удержусь и не буду здесь цитировать, чтобы всем было ещё интереснее читать книгу.

Ещё одно неожиданное, но в общем предсказуемое направление сатиры — ирония над гуманитарной пост-интеллигенцией, образ которой ассоциируется с РГГУ и «вумными» книгоиздательствами. Человека, хотя бы поверхностно знакомого с ИЕКом, ИВГИ, питерским Европейским Университетом, научная работа гёрл-френды главного героя, англичанки с покемонским именем Мюс, заставляет вспомнить гротескно-сатирическую монографию Нэнси Рис «Russian Talk» и другие исследования по социальной и культурной антропологии, проводимые в рамках открытого общества под тяжким бременем белого человека. В итоге Мюс оказывается вероломной «сучкой с сумочкой», а её интеллектуальная среда изображается автором исключительно глазами социально и культурно чуждого им «героя времени» — комически и глумливо. Не случайно книга раздосадовала одного из самых въедливых критиков нашей литературы — Андрея Немзера, который честно вступился за «Вагриус», да и от пелевинской шпильки насчет «недотыкомзера» тоже в восторг не пришёл. К сожалению, он и многие другие не понимают, что весь этот страшный стёб над гуманитариями не вполне равен себе. В таких случаях всегда есть метауровень, на котором высмеивается уже не самое явление или социальная группа, но и известный стереотип её восприятия, сам механизм стереотипизации. С Пелевиным мы смеёмся не только над «словом дискурс» и над теми, кто повторяет его, но также и над теми, для кого любое «умное слово» всегда звучит дико и странно.

Гротескный памфлет «против всех» писался Пелевиным, похоже, в том трансе, который позволял «вращающемуся дервишу» Исе одновременно и быстро стрелять в самых различных направлениях. Примечательно, что раздав всем сестрам по серьгам, автор ненавязчиво, но жестко и энергично простебал, в лице Простислава и «амитафинщиков», своих былых учителей и собратьев по духовным поискам кастанедо-буддистского Китежа, дым которого для Пелевина и сладок, и приятен по принципу совмещения приятного с полезным. Снимая в отвязных «Числах» последние остатки пиетета по отношению к Учению, которые чувствовались ещё в «Чапаеве», Пелевин пишет как суверенный субъект, играющий свою игру, или по крайней мере полагающий, что он её играет. Но в «Записи о поиске ветра» сквозь иронию прорывается мучительное вопрошание себя, не просто рефлексия, но боль, и тоска по Чему-то. Недаром этот текст в книге последний. Стоит внимательно прочитать его.

И всё-таки я настойчиво употребляю здесь слово «сатира», несмотря на то, что этот тип художественного мышления в современной вкусовой системе, скажем так, малопрестижен. В последнее десятилетие даже великим Ильфу и Петрову лишь А. Жолковский и Ю. Щеглов по достоинству воздают как тонким виртуозам стиля, мастерам литературного интертекста и авторитетным житейским философам — остальные предпочитают видеть в них лишь ангажированных советских шутов с фигами в карманах. Неудивительно, что Пелевину уже досталось и ещё достанется немало синяков и шишек за излишнюю якобы юмористичность, каламбуризм, фельетонность, тенденциозность сатирика. Хочется буквально вступиться за музу «жестокого Ювенала», Свифта, Кеведо, О'Генри и «ругающегося вице-губернатора» Салтыкова-Щедрина. Кто сказал, что сатира и юмор — всегда неформат и попса? Даже Владимир Войнович в лучших своих произведениях («Иванькиада», «Чонкин», отдельные страницы «Москвы-2042») достигает своего рода катарсиса. А пелевинские хохмы и каламбуры суть не снижение планки от метафизики к «остроумию-и-его-отношению-к-бессознательному», а наоборот, алхимическая возгонка шутки, «телеги», «фишки», «пурги», в степень Хохмы (от Khokhma — Премудрость), в подлинный перл создания. Эпиграф ко всей книге («Так сочинилась мной элегия // О том, как ехал на телеге я») с двойным каламбуром («ехать» на «телеге») — цитата не из Жванецкого, а из загадочного Введенского. И можно смело сказать, что на «телеге» сатиры Пелевин «едет» уверенно, и очень во многое «въезжает», а с ним и мы.

Поэтому когда я говорю, что в этом романе Пелевин наконец-то подсел на тот Свет, на котором сидели советские «братья Гонкуры» в редакции «Гудка», я не стебусь. Новая книга Пелевина — настоящий критический реализм, это и есть те самые наши новые «Щедрины и Гоголи». Причем как раз не такие, «чтобы нас не трогали», а довольно зубастые, и это они не нарочно — просто само так пишется. И народ, конечно, скажет спасибо Художнику за эту книгу. Сноб скажет, что это попса и надо читать Мураками, жлоб сделает книге реакцию Вассермана и обнаружит в ней «порнографию». Но всё это подтверждает одно — перед нами, как говаривал классик, очень нужная и своевременная книжка. Хорошо, что она недорого продается в любом киоске. Купи её.

Перейти вверх этой страницы