Чжан Шаопин Пелевин VS Чехов: невидимые связи через десятилетия
Чжан Шаопин (КНР)
аспирант филологического факультета
МГУ им. М. В. Ломоносова
Пелевин VS Чехов: невидимые
связи через десятилетия
Статья опубликована в журнале
«Филологические науки. Научные доклады высшей школы» – 2017. № 4. – С. 81 – 88. Ссылка на статью: https://filolnauki.ru/ru/archive/1239/3776
Аннотация: статья
представляет собой попытку переосмысления произведений одного из известных
русских писателей современности В. Пелевина в контексте традиций,
заложенных А.П. Чеховым в конце XIX – начале XX столетия в
русскую литературу и оказавших влияние на ее дальнейшее развитие. Прибегая к
приему типологического сопоставления, автор статьи считает возможным обратить
свое внимание на некоторые схожие аспекты творчества писателей двух разных
эпох, которые он определяет как «перекличку» веков. Прежде всего, речь идет о
свойственном обоим писателям обращении к анализу внутреннего мира «среднего»
человека своего времени, сатирическому изображению скудной духовной жизни
рядовых обывателей, при сохранении веры в лучшие проявления человеческой
личности, ироничный стиль повествования.
Возможно,
попытка сравнения В. Пелевина и А. П. Чехова, этих двух, казалось бы, столь
непохожих по своему стилю и направлению писателей, которых отделяет, помимо
всего прочего, и временное расстояние примерно в сто лет, покажется
странной. Тем не менее, такая постановка
вопроса, на наш взгляд, правомерна, в особенности, когда речь идет об области
еще малоисследованной. Вместе с тем, новые попытки найти литературные связи между
данными писателями идут немного вразрез с установившейся точкой зрения о том,
что современные постмодернисты (а большинство исследователей сегодня относит
творчество В. Пелевина к постмодернизму) являют собой некую массу, заполняющую
духовную и идейную пустоту в условиях временной приостановки развития
литературного процесса. Своеобразная «пауза» литпроцесса
в восприятии многих серьезных исследователей основана на том, что поиски новаторских
методов работы со смыслом и построением текста превратились в своеобразную
переплавку литературных пластов
предшествующих им «золотого» и
«серебряного» веков. Как метко выразился В.Б. Катаев, найдя приемы современных
писателей-постмодернистов похожими на «игру в осколки» , когда писательский труд превращается в подобие «игры с
черепками классических текстов, отражающей столь характерный для постмодернизма
скептический взгляд на любые авторитеты и, как следствие, ироническое к ним (как,
впрочем, и к себе) отношение».
И
тем не менее, при определенном способе рассмотрения данной проблематики, между
этими двумя представителями русской литературы можно обнаружить некоторые черты
сходства. На наш взгляд, такие сравнения полезны тем, что позволяют понять
путь, по которому движется новая
литературная мысль, и то, и насколько у
нее сохранились связи с богатым культурным наследием прошлого.
В
небольшом сравнительном анализе творчества Пелевина и Чехова мы коснемся
следующих категорий: отношение к роли человека в обществе и образ самого
общества как системы, формирующей мировосприятие и характер отдельно взятого
человека. В работе над статьей были использованы работы В.Б. Катаева, В. Курицына,
Е. Тихомировой, И. Скоропановой, Д.
Нечепуренко, а также тексты самих писателей. Надо также
заметить, что данное сравнение не может быть полным, в силу того, что мы оставили
важные составляющие творчества обоих писателей за границами сравнения, а также
в силу того, что мы можем рассматривать
лишь уже опубликованное творчество В. Пелевина, в то время как автор «Generation «П» продолжает активно работать над новыми.
Как мы помним, А. П. Чехов в качестве основных персонажей предпочитал
брать обычного среднего человека, с его попытками осознать свое место в мире,
осознать себя самого как личность и попытаться – если хватит сил – что-либо
изменить в себе и своей собственной жизни. Это духовное пробуждение,
критическое осознание своих недостатков и «пошлости» своей жизни, эта
диалектика внутреннего состояния была главным содержанием чеховских пьес и
рассказов. Похожие процессы, пусть и с использованием восточного мистицизма и
оккультных наук, запускает в своих романах и рассказах Пелевин. Его герои –
такие же обычные люди, как у Чехова; они
являются типичными продуктами той системы, в которой родились и существуют. Ситуации, в которые один из самых модных писателей ставит своих
героев, обнаруживают наличие у героя набора типичных для представителя данного
типа общества стереотипов и представлений, как правило, невысокий социальный
статус и отсутствие каких-либо выдающихся способностей: «одеваясь, она смотрела в мусорное ведро – словно смирившись с тем, что
отныне ее место именно там». Ничем
не примечательная вначале героиня рассказа «Зал кариатид» - москвичка
Лена, работающая танцовщицей-певицей и мечтающая, как и сотни других девушек ее
возраста и социального статуса, о богатом муже. Паренек Грым, наивный уркаинский
«парубок» из романа «S.N.U.F.F.», типичный представитель «рабочей» семьи с
невысокими духовными запросами (как и
все представители урков в этом романе), его подружка Хлоя, имеющая немного более высокий социальный статус и
родню из «партийной» верхушки - легко узнаваемые персонажи, прототипов которых можно с
легкостью найти в сегодняшней жизни. Вавилен Татарский, главный герой
широко известного романа «Generation «П» - типичный
представитель «поколения пепси», как озаглавил его сам автор, поколения
семидесятников, родившегося на закате существования СССР, успевшего впитать его
идеалы, и на заре взрослой жизни оказавшегося перед сломом системы и заменой ее
на неведомую им ранее новую реальность капиталистической модели мира, в котором
им предстояло жить. В противовес ему, герой «Лампы
Мафусаила» Кримпай Можайский, родившийся, видимо,
десятилетием-двумя позже Татарского, демонстрирует все признаки современного «мейнстрима»: хорошо оплачиваемую карьеру фрилансера, модный «прикид»,
современную обывательскую лексику, обозначающую «ватниками» недавних
«патриотов», модные для современных интеллектуалов либерализм и
толерантность.
Д. Нечепуренко, исследуя
типологию героев Пелевина, приходит к выводу, что для писателя больше
характерен тип героя-профана. По его
определению, герой-профан – «это обычный
средний человек, обыватель, простой, искренний, честный, доверчивый. Внутренний
мир главного героя - уютен, чист, светел, герой изначально доброжелателен,
наивен. Это та сторона личности, которую А. П. Чехов рекомендовал скрывать от
других людей, не показывать своё истинное лицо». Виктор Пелевин,
противопоставляя душевную чистоту героя, данную ему от природы, искусственно
созданному миру, в котором царят зависть, злоба и остальные пороки, создает
особый диссонанс между ними, который, как нам кажется, и привлекает читателя.
Собственно, такой прием свойственен и Антону Павловичу Чехову (вспомним его
«Трех сестер», Аню из «Вишневого сада» и других героев) и многим другим
писателям. Но если, к примеру, чеховские герои испытывают
внутреннюю борьбу, проявляя как свои
положительные, так и отрицательные черты, то у Пелевина процесс духовного
созревания героя происходит более мирным путем, обычно через получение
каких-то, ранее недоступных герою, знаний, которые помогают ему лучше понять
самого себя и мир, который его окружает – ведь, согласно восточной мудрости,
чтобы изменить мир вокруг, нужно разобраться в себе самом. По замечанию
того же Д. Нечепуренко, у Пелевина все герои, в той или иной степени,
представляют собой ступени духовного восхождения к идеалу, «каждому человеку есть куда расти, и такого рода деятельность
предполагается, по Пелевину, чуть ли не долгом каждого». И
наверное, мы не погрешим против истины, если проведем в этом параллель с
Чеховым, все произведения которого были пронизаны этим же стремлением.
Таким образом, жизнь
обычного, ничем не примечательного человека, попав в фокус внимания Пелевина, разворачивается
динамично, преобразуя часто и личность, и механику ее действий. Исследуя
творчества В. Пелевина, И. Скоропанова и В. Курицын
указывают на присутствующий практически во всех его произведениях
культурно-цивилизационный конфликт между человеком и обществом, человеком и
государством. Он начинается с процесса осознания
героем скрытых механизмов регулирования общества, в котором он живет. Получив
сакральные знания, герой чаще всего оказывается перед выбором: принимать
условия игры или пробовать что-то изменить в нем. С.
Беляков на примере романа «Любовь к трем цукербринам» находит три возможных выхода для персонажа,
три основных формы поведения у Пелевина:
·
первый путь - плыть по течению,
безропотно и даже бездумно подчиняться системе, как делает большинство: «в наше время люди узнают о том, что они
думают, по телевизору»;
·
второй путь - бунт против системы, но
как выясняется, система предусмотрела
его возможность, и часто восстание превращается в фарс;
·
третий возможный путь для героя - просто
игнорировать систему, оставаясь самим собой.
Но
независимо от выбора пути, каждый герой напряженно ищет способы разрешить
конфликт, и полученный результат – это либо переход на
новый духовный «левел-ап», либо
неудача и дальнейшая деградация. Исследователь творчества Чехова Э. Полоцкая
отметила два противоположных отношения его героев к окружающей
действительности: «Одно – инертное, когда
человек подчиняется слепой власти быта и теряет волю к сопротивлению; он живет…
той жизнью, которая… воспринимается как жизнь неправедная и интеллектуально
скудная. Другое отношение – активное, оно призывает человека к более высоким
сферам человеческого духа». Таким
образом, акцент на поиске героем правильного пути (правильного с позиции самого
героя), на претерпеваемых им при этом изменениях, присущ обоим писателям,
несмотря на их различия.
В произведениях Пелевина, для его
героев, вставших на путь внутренней
трансформации, встает вопрос об истинности тех или иных суждений, установок, вещей.
Истина, или правда, в понимании Пелевина немного соотносится с чеховским
пониманием данного феномена. Как и у персонажей Чехова, так и у каждого пелевинского героя есть своя правда и свое понимание смысла
жизни. Это отчетливо проявилось еще в первых романах писателя,
«Жизнь насекомых» и «Чапаев и Пустота»: каждая истина, открывавшаяся для
насекомого Мити/Димы, жуков-скарабеев, комаров, равно как Петра, его соседей по
палате и Чапаева, оказывалась локальной правдой для одного конкретного
персонажа, и вместе с тем представляла собой единую, хоть и весьма
противоречивую, систему мнений, каждое из которых не было абсолютной правдой,
но также и не было ложью. У каждого, даже у «человека в футляре»
находится своя собственная правда, а вместе с тем – оправдание своих поступков
и жизни в целом. Относительно универсальных понятий, в послесловии к одному из
рассказов Пелевин пишет:
«Истину бесполезно искать в
прошлом… Ее нет в будущем… Ее нет даже в настоящем… Но
это не значит, что ее трудно найти. Можно сказать, что все в нашем мире скрыто
во мраке и таится в неясности - и лишь
одна истина являет себя свободно и открыто… Но есть ли
в нас тот, кто способен ее увидеть?»[10].
Борьба убеждений разных
индивидуумов, замеченная еще Чеховым, получает свое развитие и у Пелевина.
Нынешний век и его прогнозируемое будущее – это общество, где еще труднее
определить, чья правда «правдивее», а чья информация –
более верная. В обществе информационного шума, развитых технологий по
управлению массовым сознанием, героям Пелевина найти свою правду действительно
трудно. Простому человеку невдомек, что по телевизору показывают не настоящего
президента, а его трехмерное, созданное дизайнерами изображение, что из-за
«полетевшей» у 3D-дизайнеров графики
правительства придется внедрять политический кризис и шизоблоки в
головы ничего не подозревающих народных масс («Generation
П»). Патриотично настроенному молодому орку (уркаинцу), идущего на «священную войну» сражаться якобы за
независимость страны и ее идеалы, невдомек, что на самом деле уркаинцы массово гибнут, потому что: 1) более
технологически развитые бизантийцы таким образом
искусственно контролируют численность орков и 2) потому что массовые кровавые
побоища служат объектом съемки снаффов (видео о убийстве человека), призванных развлекать бизантийцев – людей «высшего сорта», которые разжигают
очередные войны (война № 219, № 221) с помощью срежиссированных
формальных видеоповодов («S.N.U.F.F.»). Жителям далекого будущего,
обитающим в капсулах и отделенных друг от друга, погруженным в виртуальную
реальность («вот так сбылась древняя мечта всех бездельников — расслабиться и
видеть сны всю жизнь, без вреда для здоровья»), как и сисадмину
Кеше, совершенно безразличен тот факт, что они стали ограниченными
биологическими придатками со скудным ментальным содержанием, которое и то закачивается
в их мозги с помощью вживленных в них чипов («Любовь к трем цукербринам»).
Пугающие, постапокаптические картины возможного
будущего, конечно, показанные очень гротескно, тем не менее
концептуально реальны: написанный в 2011 г. роман о мифической Уркаине, граждане которой массово погибают в бессмысленной
бойне, спровоцированной Бизантиумом, практически
воплотился в реальных действиях на Украине в 2013 г, а
зависимые от соцсетей подростки уже привлекают
широкое внимание психологов и общественности. Делом времени,
возможно, станет и кажущаяся сегодня нереальной идея вживления в мозг людей
электронных чипов, позволяющих контролировать их поведение, а возможно, и
сознание – во всяком случае, идея чипизации детей уже
прописана в дорожной карте – общественной программе «Детство», обнародованной
на пекинской выставке «ЭКСПО-2010». Полет фантазии Виктора Пелевина -
действительно космический полет за рамки привычного, но в иллюзорном,
выстроенном им мире угадываются реальные
черты мира настоящего и пугающе-возможного будущего. Как тут не вспомнить реалистичный,
выверенно-точный стиль Антона Павловича,
«предсказавшего» в свое время борьбу с инакомыслящими в «Палате № 6»?
Изображая общество будущего или
настоящего (а в части произведений – прошлого), В. Пелевин обнажает самые грубые
и наиболее опасные его «структурные ошибки», подобно тому, как это делал А. П.
Чехов. Антон Павлович, на примере известных сегодня всем ярких, карикатурных
образов человека-футляра, хамелеона, унтера Пришибеева, обличавший болезни
всего современного ему общества, породившего подобные социальные болезни и
ложные стереотипы мышления «тупых охранителей», которые напрямую влияют на поведение
и мышление человека - их носителя. В творчестве Виктора Пелевина иллюстрации
стереотипов, как показателей тревожных симптомов общества, уделено особенно
много внимания – тем более, что в настоящее время
широко применяются технологии внедрения в сознание людей различных
поведенческих шаблонов, позволяющих манипулировать сознанием людских масс. В
ставшем почти культовом «Generation П», образовавшуюся в
результате исчезновения старой советской системы идеологическую пустоту заполняют
манипуляционные рекламные технологии, формирующие новый тип человека - Homo Zapiens, человека
переключаемого, или другими словами, управляемого: «В наше время люди узнают о
том, что они думают, по телевизору» («Generation П»). В сознании зависимого от телевидения и компьютера, соцсетей, от внедряемого СМИ образа счастливого человека, счастье
которого состоит в обладании материальными объектами, в сознании массового,
усредненного россиянина происходит постепенное отмирание традиционных ценностей
и замещение их рядом псевдоидеалов. В качестве
последних, с помощью новейших рекламных технологий, предметы потребления
возводятся в несвойственный ранг высших человеческих ценностей; духовные же
ценности, под влиянием все той же рекламы, начинают выполнять подчинённую роль, их
значимость снижается и опошляется: «Сейчас ведь что квартиру обставить, что душу
- со всем помогут, был бы лавандос...»
(«Диалектика Переходного Периода из Ниоткуда в
Никуда»). Разрушающее воздействие СМИ и соцсетей,
приводящее к полной обезличенности населения страны, начатое с поколения
Татарского и продолженного до персонажей далекого будущего («Любовь к трем цукербринам», «S.N.U.F.F.»), вплоть до полной деморализации
персонажей-уркаинцев, которые не помнят даже своей
истории, а та, в которую они верят, является очередным внушенным им мифом:
« - Не завирайся, - нахмурилась Хлоя.
- Как можно придумать целый народ? Древнейший народ? - Придумали не ваши тела,
- ответил дискурсмонгер, - а вашу культуру и историю.
В том числе и ваше представление о том, что вы древнейший народ.» («S.N.U.F.F.»).
Начав
с отрицания советской (тогда еще) реальности («Омон
Ра», «Чапаев и пустота»), и постепенно сосредоточив внимание на современном
состоянии общества (прежде всего российского), Пелевин признается: «наше общество напоминает мне организм, в
котором функции мозга взяла на себя раковая опухоль» («Числа»). И Homo Sovieticus, и Homo Zapiens, оба выделенных писателем «вида» советского и пост-советского человека, являются жертвами своих обществ.
Первый тип воспитывался в любви и вере в партию и светлое будущее, второй – на
любви к потребительству и гедонизме. «Я и не догадывался прежде, что моим
восприятием управляет столько разных червей и вирусов»(«Лампа
Мафусаила, или Крайняя битва чекистов с масонами»). Вот только можно ли сбежать
из системы современного общества, порождающего такие отталкивающие феномены? Дамилола Карпов решил погибнуть, не увидев места себе в
новом мире (да и разочаровавшись в себе и в жизни). Вавилен
Татарский, герой поколения «П», принял предложенную должность и остался в
системе; хотя, дойдя до вершины карьерной
пирамиды, так до конца не осознал суть происходящего: «Сам до конца не понимаю, - прошептал он в ответ. – Может, какие-то
люди заинтересованы… Наверное, если до конца
разобраться, все в конечном счете на нас самих и замкнется…Так что не бери в
голову. Про этот мир вообще никто ничего по-настоящему не понимает» (Generation П»). Заданность действий,
ограниченность имеющихся знаний, шаблонность мышления и поведения, формируемая
и поощряемая современным обществом,
приводящая к отсутствию собственных мыслей, безвольности, безответственности,
безынициативности и в результате к отсутствию развития, дальнейшая деградация
отдельной личности и всего общества – таково предостережение В. Пелевина
современному и будущему поколениям.
Каждое свое произведение, которых к
слову, создано уже немало, Пелевин подает читателю с изрядной долей юмора,
«разряжая» таким образом нагнетаемую обстановку изображения картин
апокалиптических обществ с обедненным человеческим мозгом, сознанием и духовностью.
Заставляя улыбаться над удачно обыгранными фразами с невеселым содержанием: «СССР, который начали обновлять и улучшать …
улучшился настолько, что перестал существовать», «Мне пришлось бы отступиться от слишком многого и жить в облаке греха
вместо облака «apple»; нелепых имен и фамилий
персонажей: Крим (Крым?), Грым,
Омон, Пугачев и Карманников (хорошие фамилии для
чекистов); абсурдизмов речи и других проявлений
юмора. При этом нельзя сказать, что произведения Пелевина напоминают ранние
юмористические рассказы Чехова, хотя тонкий юмор и легкая ирония,
присутствующая практически во всех произведениях обоих писателей, является
визитной карточной обоих коллег по перу.
Слишком большое расстояние во
времени, разные жанры и стилистика, разделяющая Чехова и Пелевина, на первый
взгляд, должны свидетельствовать об отсутствии
непосредственной связи между ними и их произведениями (если не считать легкой
аллюзии, упоминания имени Чехова в романе «Жизнь насекомых»). Однако вспомним,
что простое упоминание, использование литературных творений с целью привлечь
внимание публики пародиями, пастишами, еще не
является признаком здоровой литературы и какого-то определенного литературного
течения. Более того, по-настоящему талантливые и трудолюбивые ученики никогда
не умаляют достижения мастера, их обучавшего. Использование элементов стиля одного
из известнейших мастеров прошлого для создания своего собственного почерка,
творение своих собственных произведений, не повторяющих работу учителя и не
использующих для своего обоснования или пиара его работ – и есть подлинное
мастерство в любой сфере искусства. Имея в виду последнее,
следует, наверное, расширить рамки поиска чеховских традиций среди современных
писателей, и кроме прямых отсылок к творчеству Чехова (что наблюдается в легкой
игривой форме у Б. Акунина, Л. Улицкой, более серьезной у В. Пьецуха, Л. Петрушевской, явно компилятивной у В. Сорокина)
обратить внимание на особенности стиля, композиции произведений, социальную
проблематику, интересующую современных авторов, самого отношения писателей ко
многим спорным и остросовременным вопросам, о влиянии творчества Антона
Павловича на современную литературную жизнь. Хочется
надеяться, что наследие российского таланта используется более осмысленно и глубоко
– внедряясь в сознание писателя и формируя в нем особый взгляд, особое
мироощущение жизни – критическое, иногда с иронией или юмором, непредвзятое и
вместе с тем справедливое, без малейших колебаний обнажающее болезни
современного общества и вместе с тем не теряющее гуманистичной
струны: веры в наличие «божественной искры», в лучшие проявления человеческой
личности и, в связи с этим, возможный прогресс как
отдельной личности, так и всего общества.
Пелевин, оставаясь достаточно
далеким и для современников, и для писателей прошлого, по-чеховски
беспристрастно показывает российскую действительность без прикрас – грязную, с
окурками, похмельем, во всей ее физический и моральной грязи. Иногда утрируя и
выпячивая до невозможности ее уродливые проявления до фантастических размеров –
на то и есть постмодернизм. Но показывает честно, ничего не придумывая от себя
– человеческую природу и породившее ее
общество такими, какие они есть. В этом честном
описании, наблюдательности, умении погрузиться так глубоко в народные архетипы,
изучить сегодняшние национальные характеры – в этом есть неуловимо-чеховское.
Даже излишнее преувеличение не разрывает этой писательской преемственности –
вспомним, что Чехову был тоже свойственен этот прием, хотя он использовал его
совсем в другой дозировке. На это воля самого писателя – как Чехова, так и
Пелевина. Социальная проблематика, волнующая обоих писателей, таким образом -
самое яркое сближение двух разных писателей. И пусть каждый из этих двоих
выражает свое отношение по-разному, один – по-джентельменски вежливо, второй –
не стесняясь в выражениях и «обогащая» литературу не совсем цензурными
выражениями – у каждого из писателей «накипело». Взяточничество и лицемерие
бюрократического общества, скудная духовная жизнь рядовых обывателей отражена в
произведениях и Пелевина, и Чехова, одинаково едко высмеяна и изобличена.
Одинаково писатели считают, что с этой бедой, по-видимому, ничего не поделаешь.
Болезнь, одним словом (хотя слово «болезнь» для Чехова звучит более
определенно). Вместе с тем у обоих писателей есть небольшая, порой призрачная
надежда на «духовное пробуждение» героев, которым дается шанс стать лучше и
преобразить свое жизненное пространство.
Конечно, из всего сказанного не
следует, что только по этим признакам можно в Пелевине видеть продолжателя
чеховской традиции. У Виктора Пелевина есть свой собственный стиль, довольно
яркий и не имеющий прямых аналогов, выработанный и отточенный самостоятельно –
как, в прочем, и у Чехова. В этом их похожесть и одновременно
непохожесть друг на друга, их приверженность одинаковым и абсолютно разным
литературным принципам. Одно можно сказать точно – каждый из них по-своему
уникален и каждый был «открытием» для своего времени. А значит, они все-таки
чем-то похожи…
Список использованной литературы:
1.
Generation «П»: роман /
Виктор Пелевин. – СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2015.
– 320 с.
2.
Жизнь
насекомых. Виктор Пелевин / http://pelevin.nov.ru/romans/pe-jisn/
3.
Богданова
О.В. Постмодернизм в контексте современной русской литературы (60-90-е годы XX
века - начало XXI века). –
СПб: Филологический факультет СПбГУ, 2004. – 716 с.
4.
Беляков
С. Поговорим о странностях любви. Виктор Пелевин.Любовь к трем цукербринам
/ http://magazines.russ.ru/ural/2015/11/18bel.html
5.
Катаев
В. Б. Игра в осколки: Судьбы русской классики в эпоху постмодернизма. – М.:
Изд-во МГУ, 2002. – 252 с.
6.
Катаев
В. Б. Сложность простоты (серия
«Перечитывая классику») / http://sobolev.franklang.ru/index.php/konets-xix-veka/70-v-kataev-slozhnost-prostoty
7.
Катаев,
В. Б. Чехов плюс...: Предшественники,
современники, преемники. / http://www.rulit.me/books/chehov-plyus-predshestvenniki-sovremenniki-preemniki-read-378222-1.html
8.
Курицын
В. Русский литературный постмодернизм / http://www.guelman.ru/slava/postmod/3.html
9.
Нечепуренко
Д. В. Герой и читатель в произведениях В. О. Пелевина / http://sibac.info/conf/philolog/xv/28947
10.
П5:
рассказы / Виктор Пелевин. – СПб.: Азбука,
Азбука-Аттикус, 2015. – 256 с.
11.
Пелевин
В. «Лампа Мафусаила, или Крайняя битва чекистов с масонами»/ http://loveread.me/read_book.php?id=56590&p=1
12.
Пелевин
В. «S.N.U.F.F.» / http://www.rulit.me/books/s-n-u-f-f-read-139386-1.html
13.
Скоропанова И. Русская
постмодернистская литература: Учеб. пособие.
- 3-е изд., изд., и доп. – М.: Флинта: Наука, 2001. — 608 с.
|