Виктор Олегович™. «Сад расходящихся Петек», часть пятая
№ 123, 29.09.2008, link | | |
— … А мы напоминаем нашим радиослушателям, что сегодня у нас в гостях музыкальный эксперт Арсений Радонежский, — раздался в радиоприемнике подозрительно жизнерадостный голос ведущего. — Друзья, эксперт — это тот, кто чтобы объяснять что непонятно, тому, кто не врубился. Ведь не секрет, что в каждом из нас, помимо всех остальных, сидит тот, кто не врубился и ждет, когда придет эксперт и э-э… врубит.
После короткой паузы раздался идиотический долго не смолкающий хоровой смех.
— Совершенно верно, Константин! А если эксперт приходит и не врубает, при том что у нас тут полная студия ресурса, то врубившиеся вырубают неврубающегося эксперта.
— Рубишь, Григорий. Однако до конца эфира эксперту не о чем волноваться. Ведь сегодня нам с господином Радонежским еще предстоит выяснить существует ли принципиальная разница между r’n’b и НБП, а также обсудить юбилейный, приуроченный к десятилетию творческой смерти, концерт группы…
Звук утонул в нарастающем белом шуме и вскоре радио самопроизвольно умолкло.
— Где-то провода захлестнуло, — веско заметил Петрович и вернулся к рассматриванию сменяющих друг друга графиков на экране машинки Релодина, который сопровождал очередное изображение собственным комментарием, после чего быстро нажимал пробел.
Я осознал себя сидящим в пижаме на непрочном больничном табурете в позе Удивленного Падмасамбахавы. В руках у меня оказалась открытая посередине брошюра, озаглавленная «Введение в пост-неотомизм». Я закрыл глаза, медленно сосчитал до дюжины, затем так же медленно положил брошюру на стоящую рядом тумбочку, нащупал голыми ступнями пол и огляделся по сторонам.
Наконец я встретился взглядом с Пушкаревой, отвлекшимся на меня от стоящего на его тумбочке маленького кухонного телевизора, показывающего с выключенным звуком какую-то телепьесу.
Пушкарева короткое время всматривался в меня сквозь свои очки с гротескным количеством диоптрий, потом знакомым образом вздохнул.
— Однако, это наверное чертовски увлекательно, — завистливо пробасил Катя, свесился с кровати и выключил телевизор.
— Я вас узнал, — поспешил я успокоить Катю, — и Петровича с Релодиным. Вот только не помню, чем вчера вечером эстетический практикум закончился. Смутно догадываюсь, что чем-то не очень приличным.
— Вчера вечером… — повторил Катя, снял и положил на тумбочку очки и принялся тереть ладонями глаза.
— А вы не пробовали записывать то, что с вами происходит – вести дневник? Ну, хотя бы из чисто практических соображений. Я вот стал вести по настоянию Володина. Толку, правда…
Катя достал из своей тумбочки розовый дерматиновый ежедневник «ZIMALETTO», заложенный вязальной спицей, и протянул мне.
— …почитайте, чтоб я вам не рассказывал по десятому кругу. Там, правда, слог не очень… — Пушкарева порозовел и отвернулся к телевизору.
Действительно, события больничной жизни были изложены в дневнике весьма скупо и в стилистике сумасшедшего телеграфиста: «Володин во время обхода жжот солому», «Петрович дурак (с утра до 11-ти и после обеда)», «Колготы на осень(!!)». Остальное место в дневнике занимали пространные конспекты различных телевизионных пьес с Катиными ремарками (адресованными не авторам пьесы, но исключительно персонажам).
Впрочем, мне все-таки удалось выяснить, что на эстетическом практикуме, имевшем место год назад, действительно случился неприятный инцидент между мной и Аристотелем, закончившийся уничтожением бюста из соображений личной неприязни и мести. Кроме того, я узнал, что Петровича перевели из стационара в амбулаторию, а Релодин выкупил у больницы мансарду и жил теперь в ней, однако оба все еще заходили в родную палату понаблюдаться у Володина и пообщаться.
Я отложил дневник и подошел к беседующим у ноутбука. Оказалось, Релодин объяснял Петровичу природу мирового финансового кризиса.
— Так. Это что, кирдык? – ткнул Петрович пальцем во фрагмент графика на экране.
— Кирдык, — закивал Релодин, явно удовлетворенный понятливостью Петровича.
— А это? – ткнул Петрович в другой фрагмент.
— Тоже кирдык!
— Так здесь же — в другую сторону!
— Кирдык, Петрович. Конкретно здесь, правда, асимптотически, но в пределе все равно — кирдык.
— Так как же оно вообще работает-то?!
— Пользуясь твоей терминологией, на разнице кирдыков. Как ноутбук – на разнице потенциалов.
— А если провод выдернуть?
— Нельзя.
— Почему?
— Глобализация.
Петрович досадливо плюнул в утку, махнул рукой и попросил Релодина запустить ему Пэкмана.
Я подошел к окну и выглянул в него. За решеткой, как обычно, была ранняя осень. Во дворе сумасшедшие играли с санитаром в Дэвида Блейна.
В комнате включился радиоприемник и послышалось бодрое хоровое пение:
— Молодость и ра-адость! Ты-ды-ды-ды-дыж!! Мы – главный партиза-ан! Ты-ды-ды-ды-дыж!!
Раздался взрыв веселого смеха и радио снова выключилось.
Предыдущая история (№122) | иллюстрации | Следующая история (№124)
|